Опустив кринку, он вдруг качнулся. Или это земля дрогнула под ногами. Вроде твердое место было…

Неговит протянул кринку волчьему мужику, но тот вдруг расплылся, и стало непонятно, где он – не то близко, рукой достать, не то далеко, камнем не добросить. Хотел поставить ее на землю, пока все не разлили – земля метнулась навстречу. Влажный мох прильнул к щеке, земля-матушка приняла на грудь расслабленное тело. Веки сами собой опустились, мысли заволокла мягкая, но тяжелая тьма.

Последнее, что Неговит успел ощутить – как невидимая рука осторожно снимает с его головы шапку. Так оно и лучше… Человек толковый разве в шапке спать ложится?

* * *

Первым до Невидья добрался княжич Милокрас. Брод он нашел довольно легко: туда вела тропа, которой пользовались местные весняки. После ручья идти пришлось уже без тропы, одолевая овраги и бурелом. Без вожатого нипочем дороги не найти. Но у него вожатый был: женщина-волчица, побежденная им на южном броде. Была она немолода и быстро запыхалась, а Милокрас, с его длинными жилистыми руками, изловчился ухватить ее сзади за горло и сдавить. И выпустил лишь после того, как она запросила пощады и поклялась провести его в Невидье. Перед походом волчица предлагала ему выпить квасу, подкрепиться пирогом – дескать, дорога дальняя, устанешь! – но Милокрас из осторожности все отверг. Не хотел терять времени – соперники-то у него бойкие, вот-вот обскачут. Слава богам, двоих самых опасных – древлянина Даляту и Людомирова брата Жировита – с пути убрала сама судьба, но и остались парни задорные. Особенно Милокрасу внушал опасения тот, которого выставили киевские русы. Здоровенный, неторопливый, основательный, с такими глазами, будто знает все наперед…

Успешное преодоление брода – первого рубежа – Милокраса подбодрило, однако радоваться он не спешил. Следуя через лес за шкурой на спине волчицы (сзади имелся хвост, где ему положено быть), он пристально следил за ней, готовый к тому, что она снова нападет или попытается бежать. В свой успех он не очень-то верил. Длинный, нескладный, худой, с вытянутым лицом и немного впалыми висками, Милокрас был любимцем матери, но двое старших братьев над ним часто посмеивались. Судьба отплатила ему часом удачи – когда Благожит стал искать женихов для своей дочери-наследницы, двое старших Унемысловичей уже имели водимых жен, а младшие братья еще не доросли до женитьбы. Вот тогда Милокрас поверил, что третьему сыну счастье дается не только в сказании. Суденицы ему улыбнулись, матушка благословила – остальное зависело от него. И вот это его смущало…

Следуя за волчицей, он с тревогой озирался по сторонам. Случись что – самому отсюда не выбраться. Ни троп, ни воды, никакого просвета. Ельник шел под уклон, и вот они оказались на дне огромного оврага. Милокрас и встревожился, и приободрился – святилища Нави располагаются в низинах, похоже, они уже у цели.

За кустами показалось что-то огромное, серое. Но не успел Милокрас испугаться, как понял, что это толстые бревна высокого старинного тына. Все как в сказании – старые черепа на кольях (слава чурам, не человечьи), столбы ворот с вырезанными на вершинах головами змеев. Поляна перед воротами была сплошь усыпана чем-то серо-белым… как черноватый песок…

– В Навь лишь тот войдет, кто через краду прошел, – обернулась к нему волчица.

Ее негромкий голос глухо звучал из-под личины.

И Милокрас сообразил, что это. Не песок, а зола и пепел с костров погребальных! Стало жутко, и он помедлил у начала пятна, собираясь с духом. Зола, перемешанная с прахом бесчисленных мертвецов, лежала между ним и желанной целью, будто море смерти.

Но в том и состоит суть всех посвящений. Преодолевая страх, боль и неизвестность, человек умирает и возрождается – более сильным и мудрым. Цепляясь за край привычного и безопасного, навек останешься дитем.

Волчица знаком показала, что нужно сделать. Милокрас наклонился, взял чуть дрожащей рукой немного праха и размазал по лбу, чтобы остался ясно видимый знак.

На серых от времени бревнах тына и ворот виднелся вырезанный узор в виде чешуи. Ему предстоит войти не просто в Навь – в саму пасть Змея-Велеса.

Мелькнули в мыслях лица братьев – Чтиши и Гордени. Решились бы они? Он, Милокрас, – решится. И даже если ему запретят рассказывать об увиденном, мысль об этом преодолении поможет ему весь остаток жизни чувствовать себя не хуже их.

Волчица трижды ударила в ворота. Потом отворила их. Милокрас глянул вперед – широкий двор был пуст, не считая двух идолов посередине. Вслед за волчицей он прошел во двор. Позади раздался скрип. Милокрас обернулся – ворота затворялись сами собой, и скрип створок походил на жалобу неприютных духов.

Вдоль тына кольцом стояло пять или шесть изб. Волчица провела его к самой большой, тоже стукнула три раза, потом отворила дверь и отступила. Дальше ему предстояло идти одному.

Стиснув зубы, Милокрас согнулся почти пополам, чтобы пролезть в низкий дверной проем. Разогнулся и остановился. Дверь за ним плотно закрылась, отрезая путь дневному свету. Волнение вдруг почти улеглось: поздно волноваться о чем-либо. Он же там – на самом дне Нави, в самой глуши того света. Он решился, пришел. Дальше оставалось лишь принимать то, что пошлет ему непостижимое Невидье.

Некоторое время – долго ли, он не знал – Милокрас стоял у порога, пока глаза привыкали к полутьме. В просторной избе не виднелось ни одного оконца, ни одного проблеска дневного света. Зато везде горели лучины, освещая поставленные углами друг другу длинные скамьи. На скамьях виднелись какие-то белые кучи. Милокрас не сразу понял, кто это – или что. Потом разглядел: это женские фигуры, с головами укутанные в белые покрывала. А в углах скамей стояли, будто стражи, священные снаряды: высокая ступа с дубовым пестом, помело и посох – напоминания о том, чья здесь власть. На стенах позади скамей висели волчьи шкуры – по числу сидящих. Волчицы вроде той, что привела его сюда, сбросили шкуры и обернулись девами…

В избе стояла полная тишина, ни одна из сидящих не шевелилась. Казалось, они и не дышали. Живыми были только чуть дрожащие огоньки лучин. Милокрас сам не решался двинуться, да и дышал чуть-чуть.

Скользили в бездну мгновения. У Милокраса начало перехватывать дыхание. Он понимал, что неподвижность отдает его во власть мертвых и может убить, но не знал, как быть.

– Будь цел, отрок, – вдруг послышалось позади.

Приветствие это, самое обычное, произнесенное обычным голосом, заставило Милокраса вздрогнуть. Он обернулся: в углу позади него обнаружился некто живой… может быть, живой. Это была старуха с грубоватым суровым лицом. Невысокая ростом, довольно щуплая, она оттого выглядела даже внушительнее: яснее бросалась в глаза заключенная в ней внутренняя сила.

Толкун-Баба! Та самая, что наутро после Купалий приходила в Хотимирль лечить Людомира.

– Будь цела, мати! – Милокрас поклонился, страшась и радуясь, что хоть кто-то здесь сказал ему человеческое слово.

– Зачем пришел?

– За невестой.